Топ новости
Когда речь заходит о цифровизации, в первую очередь вспоминаются удобства повседневной жизни, высокие позиции в международных рейтингах и попытки оцифровать очередную отрасль. Но есть и другие, скрытые эффекты, о которых говорят намного меньше, и касаются они фундаментальных сдвигов в МСБ. Их полноценное описание требует обращения к новой институциональной экономике.
Если расщеплять ВВП до конца, то он превратится в гигантское количество трансакций, то есть обменов правами. Наиболее яркие примеры B2C – покупка хлеба в магазине, заказ такси или вызов плотника на дом. Но трансакции есть и внутри бизнеса, например, заключение трудового договора или аренда помещения. Из длинных, запутанных и сложных цепочек трансакций состоит вся экономика.
Институциональные экономисты, такие как Дуглас Норт (лауреат Нобелевской премии 1993 года), утверждают, что чем быстрее и эффективнее осуществляются трансакции, тем выше доходы граждан. Логика этого тезиса в следующем. Доходы – это просто поток денег и ресурсов, приобретённых за определенный промежуток времени (зарплата за месяц, прибыль за год). Говоря «производительность», мы часто концентрируемся на выхлопе (кол-во продукта, ВДС) за фиксированное время, забывая про скорость.
При этом мир усложняется. Для создания современных продуктов и услуг приходится ежедневно взаимодействовать с разными людьми по большому количеству вопросов. Требуется кооперация миллионов, причём она должна осуществляться гладко, чтобы не тормозить скорость сделок.
Большое количество информации, которую нужно перерабатывать, и постоянное соприкосновение с незнакомцами (а не родственниками, соседями и друзьями) создают неопределенности, а значит и риски. Во-первых, мы ограниченно рациональны. Наш мозг — не суперкомпьютер. Мы не можем моментально просканировать среду и просчитать каждое будущее событие.
Во-вторых, мы не ангелы, нам присущ оппортунизм – желание поиметь для себя за счёт других. Продавец автомобиля скрывает его истинное состояние. Работник преувеличивает свои квалификации, чтобы получать большую зарплату. Коварство, обман и сокрытие информации могут быть выгодными – этот факт увеличивает неопределенность и усложняет трансакции ещё больше.
При очень высоких неопределенностях безопаснее ничего не делать, поэтому экономики остаются в примитивных состояниях. Чтобы её пересилить, каждый вынужден был бы тратить много личного времени – проверять всю подноготную контрагента, расспрашивать знакомых, долго и скрупулезно формулировать условия договоров и т. д. Суммарно, это гигантские человеко-часы, которые сокращают время для того, чтобы просто жить и заниматься основным делом.
Такие издержки называются трансакционными. Они бывают трёх видов: измерение, переговоры и правоприменение.
Издержки измерения — это затраты на поиск информации про рынок (цены, качество, иные характеристики, поставщики, их репутация, условия и т. д.). Чем специфичнее или дороже товар или услуга, тем больше информации нужно, тем дольше процесс.
Издержки на переговоры — это затраты на определение условий и сроков выполнения, прав и обязанностей при неожиданных изменениях и не проговорённых ситуациях, и других характеристик обмена. Сюда же входят затраты на убеждение, задабривание, построения доверия и т. д. Сложные трансакции могут требовать целой команды узконаправленных специалистов (оценщики, юристы, аудиторы, т. д.).
Издержки правоприменения — затраты после заключение договора, на принуждение к исполнению в полной форме и защиту прав собственности.
Чтобы обойти эти издержки люди и предприятия готовы выделять денежные ресурсы. Именно на них строится бизнес таких отраслей, как торговля, финансы, операции с недвижимостью, профессиональные услуги. Именно для этого существует административно-управленческий персонал в компаниях. Именно для этого есть государственные институты в виде судов и полиции, которые финансируются из налогов граждан.
В условиях Казахстана трансакционные издержки ещё выше. Фундаментальные сложности, которые сопровождают обмен, накладываются на непростые местные условия. Во-первых, у нас самая низкая плотность населения в мире (по пахотной земле). Населённые пункты и города разделены большими расстояниями, а это влияет не только на транспортировку, но и бизнес-контакты. Во-вторых, у страны разный этнолингвистический портрет, причём он концентрируется по регионам.
Все это кратно сокращает вероятность взаимной торговли и обмена в любой форме. Экономика страны превращается во множество не связанных друг с другом «колодцев». Данное явление может быть описано, как «вялый рынок», с ограниченным количеством покупателей и поставщиков, даже базовых товаров. Маленький размер этих рынков не позволяет достичь «эффекта масштаба», поэтому они имеют низкую специализацию и продуктивность. Косвенные эффекты — низкие доходы на местах и несложная корзина потребления.
Но цифровизация и, возникшие вследствие цифровые платформы кардинально переломили ситуацию. Они радикально снизили трансакционные издержки для казахстанцев:
Кроме того, цифровые платформы, через обезличенные трансакции, унифицируют разношерстную страну в единые эффективные рынки, позволяя конкурировать поставщикам из разных регионов. Сидя в Алматы, покупатель может заказать товар у продавца в Костанайской или Туркестанской области, не заботясь о его национальности, религии или языке общения. Это позволяет:
Важность и глубина этих процессов не до конца осознается, в особенности государственными органами. В последние годы их интерес к цифровым платформам стремительно усиливался. Выпускались разные нормативно-правовые акты, которые, например, одним взмахом пера выключали миллионы людей из формальной экономики. Часто эти инициативы идут вразрез со стратегическими задачами, поставленными Президентом, вроде повышения доходов населения и развития малого и среднего бизнеса.
Отрасли пытаются регулировать как стандартные зрелые рынки. Специфичность активов цифровых платформ вовсе игнорируется – а это основной концепт для политики в области конкуренции в рамках институциональной экономики. Подробно о нём писал О. Уильямсон (лауреат Нобелевской премии по экономике 2009 года).
Например, широкая клиентская база. Благодаря большой аудитории, которая пишет отзывы и выставляет оценки (измерение), возможно формирование системы рейтингов (правоприменение). Без аудитории не будет хватать информации, а поставщики не будут бояться плохих отзывов и потери доступа к платформе. Перекочевать в другие экосистемы можно без существенных потерь, а значит падает общее качество и эффективность.
Другой пример специфичного актива — специализированный человеческий капитал. Создание таких сервисов требует эффективной кооперации множества талантов и поддержание особой корпоративной культуры. Потеря ключевых людей и команд с уникальными знаниями сильно влияет на эффективность. В условиях слабых институтов, особенно с низкой защитой прав на интеллектуальную собственность, это вынуждает организации постоянно и чрезмерно инвестировать в защиту экосистемы и дальнейший рост. Поэтому в цифровых платформах любой страны, развитой или развивающейся, доминируют гиганты.
Цифровые платформы уже стали «экзоскелетом» нашей экономики, особенно в крупных городах. Благодаря ему, в Казахстане становятся возможными большое количество трансакций, причём без нужной институциональной среды в виде качественных судов. У стран Запада такие условия стали возможными спустя несколько столетий строительства институтов, с войнами, революциями и политическими процессами. Благо в 21-веке для МСБ появились более быстрые и менее болезненные пути. Главное — «не стрелять самим себе в ногу».
Куаныш ЖАИКОВ, CEO Desht ITG
Нурлан МУРАТБЕК, аналитик Desht ITG
