Топ новости
Суд над бывшим топ-менеджером энергетики Анатолием Шкарупой, пожалуй, стал одним из самых резонансных в истории Казахстана. За процессом наблюдала вся общественность.
Напомним, Шкарупа был назначен вице-министром энергетики 9 октября 2018 года. Однако уже через месяц, 16 ноября, его арестовали, обвинив в причастности к хищению 104 млн тенге в бытность его акимом города Сарань.
Интрига состояла в том, что следствие по делу курировала небезызвестная Олеся Кексель, к слову, протеже тогдашнего генпрокурора Кайрата Кожамжарова. Она возглавляла службу спецпрокуроров, а ранее занимала должность заместителя руководителя следственного департамента Национального бюро по противодействию коррупции. Сам Кожамжаров ещё задолго до суда априори признал Шкарупу виновным и заявил о его причастности к хищению более значительной суммы — 215 млн тенге.
Cторона обвинения просила приговорить Шкарупу к 10 годам лишения свободы без конфискации имущества, с пожизненным запретом занимать госдолжности.
Однако все пошло не по сценарию Кожамжарова-Кексель.
Суд полностью оправдал Шкарупу. Этот вердикт одновременно стал крахом карьеры Кексель, которая срочно уволилась «по собственному желанию» из надзорного органа. Чуть позже с должности генпрокурора ушел и сам Кожамжаров, правда, поменяв кресло главного надзорщика страны на кресло сенатора.
Больше о нём ничего не было слышно даже с трибун парламента – ни каких-либо депутатских инициатив, ни громких выступлений в прессе. Ничего…
В обществе гуляли различные версии, что таил за собой оправдательный приговор. По некоторым слухам, уголовное дело над Шкарупой якобы стало результатом интриг между двумя противоборствующими группировками, целью которых стало бы смещение с поста тогда министра энергетики Каната Бозумбаева. Ведь незадолго до ареста Шкарупы были арестованы ещё два зама министра. Ходили слухи, что из-за этого Бозумбаев якобы собирался покинуть Казахстан и даже продал все свои активы. Но информация не подтвердилась.
По другой конспирологической версии,
за делом Шкарупы стояли разногласия между Верховным судом и генпрокуратурой, в результате которых произошла отставка Кожамжарова и его протеже,
а вместе с ними ещё нескольких следователей. Было даже начато досудебное расследование в отношении Кексель и члена следственно-оперативной группы генпрокуратуры Бауржана Габбасова по факту пыток. Но дело было спешно замято. Тогда уже пошли другие слухи, но уже об «отъезде» из страны Кексель. Однако и эти данные не подтвердились. Кексель, как ни странно, занялась… адвокатской деятельностью.
Что касается самого Шкарупы, долгое время о нём также ничего не было слышно. Однако на днях нам стало известно, что бывший вице-министр энергетики подал жалобу в суд о возмещении морального ущерба за незаконное уголовное преследование.
Намерен ли Анатолий Шкарупа подать в суд на своих обидчиков – Кексель и Кожамжарова, мы решили узнать лично у него.
— Анатолий Валерьевич, что за жалобу вы подали в суд и о какой сумме возмещения вам материального и морального вреда идёт речь, если не секрет?
— Я решил воспользоваться своим конституционным правом. Пока подал заявление на возмещение материального ущерба, нанесенного в результате незаконного уголовного преследования. Суд долгое время не давал нам разъяснений по этому поводу. В мае 2022 года мы с адвокатом наконец получили извещение о том, что вправе воспользоваться своим конституционным правом на реабилитацию в виде возмещения имущественного вреда.
Я не хотел бы озвучивать сумму, это не так принципиально важно. Было подано соответствующее заявление в суд, который вынес оправдательный приговор. Заявление было рассмотрено, но, к сожалению, одну из главных позиций, которые я выставлял, а это требование возмещения материального ущерба, суд не одобрил.
Речь идёт о сумме заработной платы и лечебного пособия с учетом инфляции за время моего уголовного преследования. Эта сумма достаточно существенная, учитывая, что мои последние должности относились к категории политического госслужащего. В частности, я имею в виду должность вице-министра энергетики.
19 месяцев я содержался в тюрьме под стражей и ещё практически семь месяцев под домашним арестом. Суду были представлены заявления, которые я подавал на имя премьер-министра Республики Казахстан.
И причина моего увольнения была там чётко прописана: в связи с объявлением меня генеральным прокурором Республики Казахстан на заседании Совета безопасности причастным к хищению бюджетных средств. По сути, я потерял свою работу, доход из-за начатого уголовного преследования. Причём незаконного.
Мы представили все доказательства, подтверждающие данный факт. Из канцелярии премьер-министра я получил заверенную копию своего заявления об увольнении, которая была представлена суду. Суд пока удовлетворил только возмещение затрат на адвокатов и совсем маленькую часть моих расходов на бензин для поездок из Нур-Султана в Караганду.
Вы прекрасно понимаете, что были определенные обязательства об обязательной явке в суд. Я бесплатно никак не мог каждый день ездить в Караганду на судебные заседания для участия в очных судебных заседаниях. Мои адвокаты также неоднократно приезжали в Караганду для участия в судебных процессах. Это были мои личные затраты и затраты моей семьи.
Все досудебное расследование производилось в Нур-Султане. То есть следственная группа была создана при генпрокуратуре, при управлении специальных прокуроров. И хотя расследование проходило в Нур-Султане, по непонятным мне причинам уголовное дело изначально передали в суд города Сарань. После того, как дело было передано туда, меня этапировали в Караганду, уже в следственный изолятор Карагандинской области. Там я находился ещё семь месяцев. Позже мера пресечения была изменена на домашний арест.
Поездки в Караганду производились на автомашине, принадлежащей моему тестю. Соответствующие расчеты сумм, подлежащих к возмещению (только исходя из затрат на бензин), были представлены суду, исходя из норм потребления горюче-смазочных материалов на 100 км пробега по постановлению правительства Республики Казахстан.
Мы с адвокатами прекрасно понимаем, что чеки, которые выдаются нам на заправке, не являются именными. Там нет ни фамилии, ни имени, ни кто их оплачивает. Из представленной суммы нам одобрили только до 20-25%, несмотря на то, что все документы подтверждали именно ту сумму, которая указана в заявлении.
— Вы также заявляли о пытках со стороны следствия во время допросов. Могли бы об этом подробно рассказать? Это были пытки психологические или физические?
— Это были психологические пытки. Сотрудники генпрокуратуры, которые вели это дело, любыми путями пытались заставить меня участвовать в следственных действиях без моего адвоката. Они хотели, чтобы я подписывал им какие-то документы. Есть заявление о пытках, там все расписано. Я не хочу даже вспоминать про эти вещи. Это тяжело.
Все началось с публичного объявления меня бывшим Генеральным прокурором Республики Казахстан Кожамжаровым на заседании Совбеза, состоявшемся 7 ноября 2018 года, причастным к хищению 215 млн тенге, выделенных на установку приборов учета тепла в городе Сарани Карагандинской области, не имеющем центрального теплоснабжения.
Не проведя следственных действий, не говоря уже о том, что к тому моменту не было проведено полноценного расследования, не допросив меня об обстоятельствах исполнения поручения Елбасы, не признав подозреваемым, распространив заведомо ложную информацию, Кожамжаров, присвоив себе полномочия суда и заранее предопределив обвинительный характер расследования в отношении меня, создал у меня сильнейшее психическое страдание, с потерей сна, аппетита, чувства дискомфорта при общении как с родными людьми, так и просто со знакомыми.
Уже тогда мои страдания были обусловлены именно безапелляционным заявлением Кожамжарова как генерального прокурора — должностного лица, руководителя высшего надзорного органа, выше которого по статусу при надзоре за соблюдением законности никого нет.
Заседание Совбеза и заявление Кожамжарова, для многих прозвучавшее как обвинение, было освещено всеми средствами массовой информации, включая телевидение, радио, информационные агентства и новостные сайты, распространившими информацию не только на территории Республики Казахстан, но и в общедоступном интернет-пространстве.
Это вызвало у меня особо сильные страдания и мучения.
Выполняя установки руководства генпрокуратуры, чего не скрывали уже тогда своими заявлениями и высказываниями мне все члены СОГ, и предполагаю, руководитель СОГ Кутымова, член СОГ Габбасов с первой встречи, демонстрируя своё превосходство и пренебрежение к моим гражданским правам, оказывали на меня моральное давление, тем самым продолжая все сильнее причинять мне психические страдания.
Габбасов, продолжая оказывать на меня психологическое давление, сфальсифицировал время моего задержания, при том, что протокол задержания был составлен им более чем на полтора часа позже времени фактического задержания и время его составления, что уже само по себе являлось грубейшим нарушением уголовно-процессуального закона и моих прав, став точкой отсчета моего двухмесячного содержания под стражей.
— Каковы условия содержания в СИЗО, где вас держали?
— Условия содержания в СИЗО для всех одинаковы. Ничего хорошего там нет: невозможно ни помыться, ни поесть. Тут даже и слов нет о том, чтобы об этом говорить.
Я находился в общих камерах – и в четырёх-, и двух-, и десяти-, и двенадцатиместных. В СИЗО действует такая практика, что содержащихся под стражей постоянно нужно перемещать куда-то, чтобы они там не «прирастали корнями». Ну, в СИЗО однозначно тоже проводились, продолжались следственные действия, причём негласные: прослушка и т. п. Все это по поручению Генеральной прокуратуры. И жучки находили там… по-разному все было. Меня напрямую не затрагивало, потому что мне нечего было скрывать или что-то придумывать. Я всегда говорил так, как оно было на самом деле. Хоть сто раз меня о чем-то спрашивай, я не запутаюсь, потому что правда одна. Я всем говорил: у меня уголовное преследование, о котором уже объявлено генеральным прокурором президенту Республики Казахстан на всю страну.
— Намерены ли вы подать в суд на Кайрата Кожамжарова и Олесю Кексель?
— По сути, заявление без суда и следствия бывшего генпрокурора признавало, как я уже говорил, причастным к хищению. Изначально была утрачена всякая объективность досудебного расследования. Кожамжаров мою презумпцию невиновности свел на нет.
По своей сути это распространение заведомо ложной информации. Что касается иска против него, я сейчас занимаюсь другими делами, у меня хватает других проблем. Мы начали с реабилитации, с возмещения материального ущерба. Следующий этап будет моральный ущерб. Нужно двигаться поэтапно — шаг за шагом.
А с Кексель я не знаком, я с ней никогда не встречался и не пересекался, со мной она тоже никаких бесед не проводила, поэтому комментировать что-то об этом я не могу.
— После оправдательного приговора в отношении вас в СМИ озвучивались разные версии. В том числе были слухи, что суд над вами – это своеобразные войны или интриги между генпрокуратурой и Верховным судом. Что вы скажете на этот счёт?
— Мне кажется, это надуманные версии. К счастью, я ничего не видел и не слышал об этом. Да и вы сами понимаете, что находясь в следственном изоляторе, в тюрьму поступает не столь много информации. Какие-то там телеграм-каналы или средства связи в СИЗО отсутствуют. Есть только односторонняя связь — радио. А оно о таких войнах не передает и не тиражирует, поэтому мне очень сложно рассуждать и судить о наличии каких-то войн и конфронтации.
— А чем вы сейчас занимаетесь?
— Работаю в данный момент в частной компании, которая стремится развивать энергетическую отрасль.
— В кресле вице-министра энергетики вы просидели всего месяц, а потом вас арестовали. Почему господин Бозумбаев не встал на вашу защиту?
— Во-первых, вы же понимаете, что предъявленное обвинение никоим образом не касалось деятельности министерства энергетики. Это раз. А во-вторых, мы все прекрасно понимаем, что законодательство ограничивает возможность какого-либо вмешательства в уголовный процесс кого бы то ни было – хоть министров, хоть премьер-министров, хоть президента.
Понятно, что для Бозумбаева это был большой удар, потому что в тот момент уже два вице-министра находились под следствием. Я оказался третьим. По сути, министерство разваливали такими действиями. В тот момент почему я был вынужден написать заявление об увольнении с указанием чётких причин моего увольнения? Именно потому что осознавал: перед министерством стоят очень важные задачи, которые нужно было реализовывать.
Самая большая ответственность для всех энергетиков – прохождение зимнего периода. Так вот именно поэтому, учитывая возбужденное уголовное дело, а также факт объявления генеральным прокурором меня причастным к хищению, побудило меня написать заявление и уйти с этой должности. Может быть не надо было никого заявления писать, было бы проще. Но по факту это навязанное решение, которое было принято именно под давлением вот этих всех обстоятельств.
Чтобы поместить меня под стражу, следственному суду было достаточно устного заявления представителя генеральной прокуратуры о том, что я собираюсь скрыться. И в суде они заявили о том, что якобы располагают данными, что я собираюсь улететь из страны.
Я заявил на суде, что никакого авиабилета не приобретал и никого не просил. Но они утверждали обратное. Меня арестовали просто на основании тех данных, которые были преподнесены суду. Следственный суд даже не удосужился проверить. Несмотря на принцип независимости судей, они все просто по накатанной направляли, продлевали сроки содержания меня под стражей.
Да, исходя из того обвинения, тяжесть предъявленного обвинения имела место, но эта тяжесть не могла являться единственным основанием для содержания под стражей. Следственный суд на протяжении целого года содержал меня под стражей незаконно, необоснованно и не выполнял свои основные задачи по защите прав гражданина. Грубо говоря, лег под генеральную прокуратуру. Горсуд Нур-Султана в этом отношении тоже, к сожалению, не занял принципиальную позицию, оставляя без изменений все решения следственного суда.
Следственные судьи позволяли себе проводить заседания без участия адвоката, а это грубейшее нарушение законодательства и Конституции Республики Казахстан. Два таких факта я могу конкретно назвать, они имели место. Я приведу пример, когда в ходе судебного заседания было заявлено, что меня лишили права на медицинскую помощь, когда у меня случился сердечный приступ. Когда меня привезли на скорой в больницу, сотрудники генпрокуратуры приехали и открепили меня от этой больницы, тем самым превысив свои должностные полномочия.
После хирургической операции меня с бандажами вывезли в следственный изолятор, поместили в мою же камеру, без оказания какой-либо медицинской помощи, и сказали: «Сам стравливай все, что тебе нужно». Вот такие действия наша генеральная прокуратура в то время предпринимала, чтобы доказать мою вину или чтобы я просто умер в тюрьме и все.
По всем нашим частным постановлениям никакой ответственности ни один из сотрудников просто не понес.
— Скажите, а кто-нибудь из ваших бывших коллег, я имею в виду высокопоставленных чиновников, пытался вас поддержать чем-то или помочь? Или все отвернулись?
— Я не могу сказать, что от меня кто-то отвернулся. Меня поддерживали мои близкие, друзья и коллеги. Хотя кто-то опасался, что может попасть в орбиту уголовного преследования, контактируя со мной. А кто-то не опасался, свободно общался со мной и помогал пережить все эти тяготы, грубо говоря, тюрьмы.
— А Бозумбаев вас поддержал?
— С Бозумбаевым я, конечно, общаюсь. Это тот человек, который на самом деле очень многое сделал в моей судьбе, я очень ему благодарен. Благодаря его помощи начиналась моя карьера. В своё время когда-то давно я работал под началом Каната Алдабергеновича в компании KEGOC. Там было много президентов, но он был одним из тех, с которыми я начинал там работать.
— А вам не предлагали снова вернуться в Министерство энергетики?
— Нет, никто не предлагал. Но если честно, у меня пока такого желания не имеется.
— И ещё один уточняющий вопрос по поводу Кожамжарова. Мы не получили однозначного ответа — «да» или «нет». Намерены ли вы подать на него в суд за клевету, которую он распространил в СМИ, назвав вас преступником до приговора суда?
— Знаете, нужно либо делать, либо не делать, а заявлять, будешь ты делать или не будешь, это неправильно. Для себя я пока решения не принял.
